Страна воспринималась как нечто, выстраданное другими. Ее добыли в борьбе люди из банкнот и мемориальных досок. Казалось, что задача моего поколения – только стирать пыль с памятников и пьедесталов.
Я ошибался.
Оказалось, что моему поколению довелось жить в самый субъективный период истории страны. Что от наших решений или бездействия зависит его будущее. Что независимость – это теорема, которую нужно доказывать каждый день.
За последние три года некоторые из моих друзей стали улицами. Другие – памятниками. Моим внукам в школе будут задавать биографии тех, с кем мы сегодня переписываемся в мессенджерах. Портреты наших современников будут созерцать из украинских банкнот, и единственное, что может этому помешать – это отсутствие украинских банкнот.
Если раньше каждый из нас был хранителем истории, то теперь нам суждено было стать соавторами. На фоне нынешних вызовов довоенные проблемы рискуют казаться "теплыми" и "ламповыми". Единственная сложность состоит в том, что наша турбулентность совпала с глобальной – и теперь старые правила и ориентиры перестают работать.
Взрослых в комнате становится все меньше.
Ранее мы воспринимали Соединенные Штаты как телохранителя демократии и мирового порядка. А теперь американские избиратели избрали президентом человека, который угрожает союзникам и заключает соглашения с диктаторами. Страна, десятилетиями инвестировавшая в "soft-power", теперь разменивает дублоны авторитета и репутации на медяки мелочной популярности.
Россия долгое время воспринимала себя как антитезу демократии. Уверяла, что ценностей нет – в отличие от ценников. Что мир построен на цинизме и интересах. Победа Дональда Трампа должна убеждать жителей Кремля в их правоте. В новой реальности Виктор Орбан и Роберт Фицо уже не выглядят рудиментами ушедшей эпохи, а скорее пророками новой.
Прибавьте к этому рост популярности правых в Европе. Радикализацию повестки дня в старых демократиях. Электоральные неожиданности, рожденные соцсетями, например в Румынии. Центробежные лозунги в странах ЕС. И получим тот же фон, на котором Украина отражается от империи.
Старая линия противостояния в мире коренным образом изменилась.
После Второй мировой войны она пролегала между рыночными демократиями и плановыми диктатурами. Считалось, что рынок и благополучие сами по себе ведут к свободе. Что стоит только включить государство в мировую торговлю – и оно неизбежно станет частью демократического мира. Это было ошибкой.
Новая линия противостояния сейчас проходит меж рыночными демократиями и рыночными диктатурами. Последние лишены родовых заболеваний своих предшественников. Они умеют конкурировать, торговать, быть эффективными, а вместе с тем – учиться на ошибках. А еще они способны предлагать населению не только победу марксизма, но вполне ощутимое благосостояние.
Линия разлома между демократиями и диктатурами стала тоньше. Когда-то у нее был рельеф, потому что опиралась на экономическую модель. А теперь переход к несвободе стал незаметнее, потому что сопровождается не бедностью и дефицитом, а демонтажем институтов и разрушением механизмов сдерживаний и противовесов.
Нам пришлось воевать при отсутствии правил.
Раньше было проще. Мы жили на послевоенном наследии – и любое событие можно было соотнести с аналогами в учебниках истории. Теперь старые правила теряют силу, а редакция новых будет зависеть от исхода нашей войны. Успех России вдохновит другие империи. Наше поражение испугает континент и породит запрос на политиков, которые будут искать мир в глазах Путина.
Если мы терпим поражение, следствием станут не только миллионы беженцев в ЕС. Не только десятки новых Мариуполей и сотни новых Буч. Результатом станет ужас перед силой и готовность преклоняться перед ней. В таких условиях 30-е XXI века будут поразительно похожи на 30-е XX-го.
Проблема состоит в том, что гранды старой Европы долгое время жили в ситуации профицита безопасности. Их неприкосновенность гарантировали США и они привыкли не оглядываться на военные угрозы. Теперь им приходится заново учиться этому, вооружаться и приучать своих граждан к мнению, что они имеют не только права.
Мы могли бы многому их научить.
В новой реальности мы неожиданно стали фронтменом. Мы единственные умеем топить ракетные крейсеры и сбивать стратегические бомбардировщики. Жечь танки десятками и уничтожать горизонтные РЛС. Вести воздушные бои против современных истребителей и перехватывать гиперзвуковые ракеты.
Только наша армия умеет воевать с ядерным государством. Это мы уничтожили танковый кулак, созданный для броска в Ла-Манш. Каждый наш пехотинец под Покровском за месяц видел больше войны, чем американский морпех за все время службы.
Война научила нас, что культура – это коллективная память о нации. Что злопамятность – это ее коллективный иммунитет. Мы часто казним себя за то, что плохо справляемся с вызовами вторжения. Но вся критика разбивается о тот факт, что нам не с кем себя сравнивать. За последние 70 лет никто, кроме нас, с таким не сталкивался.
Взрослых вокруг больше нет. Взрослые теперь – это мы.